Автор: Самшит
Бета: Юу Ди
Рейтинг: G
Пейринг: Уэсуги Кеншин/Маэда Кейджи, Маэда Кейджи/Нене, Чосокабе Моточика/Мори Мотонари, Санада Юкимура/Сарутоби Саске.
Жанр: gen
Тема: рассвет
Предупреждения: могла напутать игровой таймлайн.
Дисклеймер: персонажи принадлежат CAPCOM, автор ни на что не претендует; все использованные в тексте прямые и косвенные цитаты взяты из цикла стихотворений «Моей далекой» Ли Бо.
Пояснения Пояснения: Золотистые вазы упали в колодец и не уцелели – в китайской поэзии: образ странника, не подающего о себе вестей.
Под китайской ученостью здесь подразумевается высокая образованность, склонность к философствованию. Здесь также ссылка на то, что Кеншин цитирует китайские стихи.
Оно же «Даже мужчинам ученость счастья не приносит» (Мурасаки Сикибу, Дневник).
Колыбельная для странника.
Колыбельная для странника.
1.
Наступил четвертый месяц, и сразу же, будто торопя время, расцвела сакура – вся и сразу. Хрупкие нежные цветки покачивались на ветках, и в глубине души Кейджи радовался их ненавязчивому изяществу, которое и из его сердца прогоняло поселившуюся там зиму. Он вернулся сюда, в этот город зализывать раны в окружении родных и близких людей. С каждой неловкой шуткой Тоши-нии, возмущенным восклицанием Мацу-нее он оттаивал еще немного, и его улыбка становилась чуть шире, чуть более искренней. Иногда хорошо вернуться домой, ведь ничто не согреет надежнее родного очага.
Юмекичи предупредительно чирикнул с плеча, возвещая о постороннем.
- Все любуешься? – сказал вместо приветствия Тоши-нии и тоже застыл, глядя на белоснежное облако цветов. – Я рад, что ты решил задержаться на ханами.
- Ма-а, - хитро улыбнувшись, Кейджи довольно потянулся. Иногда Тошие оказывался на удивление проницательным. А, может, слишком хорошо знал бродяжническую натуру племянника. – Мацу бы рассердилась, реши я по-другому, правда, Юмекичи? – обезьянка радостно заперебирала лапками в ответ.
Лорд Кага внимательно посмотрел на собеседника, и вся его видимая нескладность отошла на второй план перед серьезным взглядом карих глаз.
- Скажи…. О чем ты думаешь, Кейджи? В последнее время тебя совсем не понять.
Думаю? Скорее вспоминаю. Жемчужные шторы на окнах, нежные пальцы касаются струн….
..Какая грустная мелодия, Нене.
Кейджи промолчал. Ему не хотелось заговаривать зубы, когда дело касалось Нене, будто это могло еще более осквернить ее в посмертии.
Тоши-нии кивнул, подтверждая для себя что-то и со всей силы, по-медвежьи хлопнул его по плечу.
- В любом случае, хорошо, что ты дома. Разопьем вечером кувшинчик сакэ?.
Хорошо было наконец-то замолчать, стоя вот так, плечом к плечу, и вдруг увидеть этот суетный мир, весь и сразу, играющий яркими красками, увидеть и понять, что ничего в нем не изменилось, ветер также свеж, дорога по-прежнему зовет, и образы дорогих людей до сих пор живут в сердце.
Ту, что вижу я сердцем – не вижу глазами…. И пусть.
Но – в безбрежности неба теряются зовы?
2.
Где мне узреть твой терем золотой?
Быть может, в бирюзовых облаках?
Быть может, в бирюзовых облаках?
Вольготно устроившись на веранде в вечерние часы, окруженные мерцающими точками светлячков, Кейджи и Тошие вели неспешную беседу.
- Будь уверен, Тоши-нии, если уж Мацу мирится с твоим бездонным желудком, то она точно тебя любит, - Страннику нравилось смущать своего собеседника. Из лорда Маэда всегда получался идеальный объект для подначиваний. – А, впрочем, это хорошо, что вы с Мацу-нее вечно ведете себя как молодожены: народу не нужен бессердечный правитель.
На мгновение Тошие не знал, куда деть глаза от странно нежного, завистливого тона Кейджи: раньше племянник относился к чувствам окружающих легкомысленнее.
- Потому что знаешь, Тоши, - продолжал Кейджи, находившийся в достаточно меланхоличном настроении, - мир без любви – я не хотел бы жить в таком мире.
Откуда-то Тошие уже знал, куда заведут их подобные речи. Неспешная беседа? Как бы не так.
- И именно такой мир построит Ода Нобунага, ты хочешь сказать? – лорд Маеда спокойно встретил чужой, нарочито беспечный взгляд. – Худой мир все же лучше…
- Кто знает, кто знает. Некоторые провинции уже горят. На-а, нии-сан, я видел людей, которые сходили с ума от власти, и хочу тебе сказать по секрету: никогда больше, - Кейджи наклонился совсем близко к лицу Тошие и улыбнулся по-идиотски. – Ерунда, впрочем. Вот, отведай лучше моего сакэ, - он сунул тяжело булькнувшую бутыль прямо под нос лорду Маэде. Тот смог только безмолвно кивнуть, с некоторым трепетом поднося ко рту полную чарку, хлебнул, и –
- Ч-что – что это такое, Кейджи! – воскликнул Тошие, прокашлявшись. Только его племянник мог додуматься до того, чтобы высыпать в отменное сакэ целый мешок соли.
- Нравится? – хитро спросили его, и внезапно посерьезнев: - У вдовьих слез такой же вкус, Тоши-нии…
Кейджи оборвал себя на полуслове, возвратившись к разглядыванию мирного вечернего сада. Несмешная шутка получилась. В небе над головой зажигались первые звезды, вечные и нетленные, осиянные снежной чистотой.
Ты за краем небес ….
Маэда Тошие так и не спросил почему. Кейджи так и не ответил.
Потому что знал все об истинной мимолетности счастья, и хотел защитить чужое, когда уже потерял свое.
Потому что, тоже истинный сын эпохи Смут, мечтал о том, чтобы построить новый мир собственными руками.
Потому что –
Золотистые вазы упали в колодец и не уцелели –
Странник нигде не останавливается надолго.
Сакура в замке Арако отцветала уже без Маэды Кейджи.
3.
Молодой тигренок Каи оказался в своем роде не менее забавным, чем Тоши-нии, и Кейджи, после фиаско с Бизен-но ками, посчитал это хорошим знаком. Почему бы и нет, особенно когда так увлекательно было дразнить Санада Генджиро Юкимуру.
Развлекая смешными рассказами Тигренка, Кейджи, однако не забывал глазами впитывать в себя представшую перед ним незнакомую жизнь восточных провинций. А там… Там было – слив и персиков цветенье, россыпь ярких красок в тенистых двориках. Наверное, именно это неутолимое любопытство, жажда увидеть, узнать, почувствовать – прикоснуться – и делали его Странником из Маэды.
Может, поэтому внимание его больше привлек тот, кто прятался в тенях, нежели сияющий ярко воспитанник лорда Шингена. Сарутоби Саске. По взгляду хитрец и видно, что на язык остёр. Пока им удалось повстречаться лишь при официальном разговоре с Такеда-доно, и Кейджи поразил напряженный взгляд, которым одарил его генерал Санада при попытке дальнейших расспросов о своем подчиненном. Это требовало расследования.
..Тем более, когда Такеда Шинген, правитель мудрый, но себе на уме, медлил с каким-либо ответом. Кейджи понимал: к нему тоже присматриваются, пытаясь оценить со всех сторон. Кеншин предупреждал о подобном, опасаясь его молодости и нетерпеливой натуры, но Маэда Кейджи умел выжидать.
Так странно было порой оглянуться назад и осознать, что путешествие, начатое в память о Нене, продолжится совсем по другой причине. Смутное чувство тревоги и предвкушения поселилось в груди от одной мысли о том, что где-то там, в уединении своего райского сада ожидал его дальнейших действий Бог Войны, Уэсуги Кеншин.
Я думал, мне строки достанет? Кейджи усмехнулся про себя: Кеншин умел овладевать людскими сердцами.
Однако любопытство всегда сильнее помыслов о далеком – ведь что-то неуловимое происходит прямо у него перед глазами.
- Не, Юкимура-кун, - жизнерадостно улыбаясь, позвал юношу Кейджи, - тебе ведь нравится Саске, верно? – в точку. Обычно шумный, Санада Генджиро Юкимура притих.
- Да, - сказал он наконец, пожимая плечами, - я ведь его давно знаю.
Так, значит, и у Тигренка Каи есть секреты?
- Нет проблем, нет проблем, - миролюбиво замахал руками Кейджи, - я ни на что не претендую, - Сарутоби Саске интриговал его, но Странник из Маэда нашел в себе достаточно благоразумия напополам с милосердием, чтобы не влезать в чужие разборки. – Но хочешь совет? – продолжил он после небольшой паузы.
Юкимура навострил уши.
- Не позволяй ему больше убегать, - Кейджи улыбнулся проплывшему по небу облачку, пряча свою серьезность, - иначе будет слишком поздно.
Как мало иногда нужно, чтобы подтолкнуть кого-либо в сторону верного решения – теперь-то Тигренок Каи точно не сойдет со следа.
А ему, Страннику из Маэда, еще не время возвращенья. Что-то он здесь подзадержался. Не пора ли Такеде Шингену уже дать ответ?
4.
Весны зеленые одежды
В цветочной скроются пыльце,
Пожухнет лотос белоснежный,
И мы помыслим о конце.
В цветочной скроются пыльце,
Пожухнет лотос белоснежный,
И мы помыслим о конце.
Поместье Уэсуги Кеншина будто существовало вне мирской суеты и бесконечного круговорота страданий. Здесь так легко было забыть о бушующих войнах и грызне феодалов и просто любоваться на пышно цветущие камелии, неспешно распивая горький зеленый чай.
Большая яркая бабочка беспокойно роилась около веранды, иногда ненадолго опускаясь на землю. Кейджи довольно вздохнул, из-под руки глядя на послеполуденное солнце. Кеншин же устремил взгляд на ухоженный сад, загадочно улыбаясь собственным мыслям.
- Ты выбрал удачное время, чтобы прийти в Восточные провинции, Странник, - сказал ему наконец владетель Эчиго тихим мелодичным голосом. – Если правду говорят о том, что со стороны видно лучше, то более подходящего вестника и не пожелать.
- Я рад, - ответил Кейджи, поворачиваясь к лорду Кеншину, - просто не мог больше сидеть сложа руки. Пусть чуть подольше продлится этот хрупкий мир, подумал я, не хочу видеть, как война украдет улыбку с лиц дорогих мне людей, - царящая вокруг атмосфера умиротворенности располагала к разговору по душам. Кейджи всегда предпочитал честно высказывать все, что лежит на сердце. – Любая улыбка драгоценнее борьбы за власть. Если все преходяще под небом, зачем же тратить время на пустые ссоры?
- Воистину, - согласился Кеншин и, опустив ресницы, проницательно заметил: - Так может говорить только тот, кому довелось самому испытать горечь утраты.
- Да нет, - Кейджи подманил бабочку сесть на указательный палец и осторожно поднес ее Кеншину, отчего взгляд последнего неуловимо смягчился. – Я не лучше и не хуже других. Просто решил, что есть вещи, которые нужно сделать.
Когда есть ради кого, и тысяча ли преодолевается одним шагом….
- Та, кому ты решишь отдать свое сердце, должно быть, будет неизмеримо счастлива, - Уэсуги Кеншин с затаенной грустью наблюдал за тем, как Кейджи, наигравшись, отпустил бабочку-махаона на волю, и тот снова закружил между верандой и кустами камелии.
Кейджи обернулся к нему с озорной улыбкой на лице.
- Право, Кеншин-доно, вы смущаете меня.
Кеншин отставил в сторону остывший чай, складывая руки на коленях, и искоса поглядел на собеседника.
- Так ли это? – спросил он мягко, привлекая к себе внимание. – Я просто предлагаю усталому путнику место для ночлега и прибежище от мирских забот.
Взгляды встретились, притянутые той же неизбежностью, что и руки влюбленных.
-Этот путник будет рад любому ночлегу, - сказал, наконец, Кейджи со всей серьезностью, и что-то тяжело стукнуло раз, другой у него в груди. Говорят, драконье племя умело любого заворожить…
А к ночи сладострастной тучкой
Летят на башню Солнца чувства.
Летят на башню Солнца чувства.
5.
Так неожиданно началась эта связь, мимолетней мотылька-подёнки. Вечером спали одежды, и руки потянулись друг к другу, чтобы прикоснуться, исследовать линии чужого тела. Бог Войны при скудном свете свечи казался созданием не от мира сего, с кожей и гладкой и ледяной, будто и вправду состоял в родстве с морским народом. Темные волосы Кейджи, высвобожденные из высокого хвоста, хаотично струились по спине и рукам, извивающимися ручейками спадали на грудь, придавая Страннику вид дикий и необузданный.
В ту ночь лишь одинокий светильник да Луна стали свидетелями этой странной гармонии.
Кейджи нечасто представлял себя в постели с мужчиной, Кеншин – кто знает, немногие ведают, что у него на уме. Замышлял ли он сплетеньем тел сотворить узду, способную пленить любого, удержать в ладонях ветер, нет ли – наверное, нет: ни в одном из миров не были они связаны драгоценной нитью.
- Сердце мое и желало бы, чтобы ты погостил еще немного… - за такими речами встречали рассвет случайные любовники.
- Я мог бы, - Кейджи легко встряхнул темной гривой, блаженно потягиваясь, и невысказанное предложение повисло в воздухе.
Оба знали, что у них не было времени, которое можно было бы потратить столь праздно. Сколько еще дней пролетят, пока они насытятся компанией друг друга, когда каждый на счету?
Издавна так повелось, что срок любовным свиданиям приходит на утренней заре.
- Владетель Каи наверняка захочет задержать тебя в своих Владениях. Не в его обычае торопиться с ответом, - тихо предупреждал Кейджи Кеншин, помогая разделить спутавшиеся за ночь пряди. – На землях Такеды Шингена терпеливость ценится столь же высоко, как и стойкость на поле боя.
Странник из Маэды безмолвно кивнул, принимая совет. Мысли его были уже о дороге.
- Нам нес рассвет жемчужные плоды… - задумчиво, будто про себя процитировал Уэсуги Кеншин.
..Парчовую постель дарила ночь.
- Всегда говорил, что от китайской учености одни неприятности, - Кейджи одевался быстро, уже готовый к наступающему дню. Кеншин же не спешил, в одной легкой юкате, босоногий, любуясь светлеющим небом.
- Что же, - сказал наконец Странник, подходя к лорду Эчиго со спины. Тот согласно склонил голову, коротко касаясь чужой руки.
- Иди. Мы еще встретимся на поле боя.
Я не в силах отсюда куда-то уехать, Облака…
Рассветы в пути всегда столь недолговечны.
6.
- Мой прекрасный клинок, - обратился Кеншин к Касуге через несколько дней после того, как Маэда Кейджи покинул пределы Эчиго, - я, верно, заставил тебя грустить… - неважно, что и в тихом мелодичном голосе ее Лорда тоже проскальзывают меланхолические нотки.
- Кеншин-сама! – пристыжено лепечет она, пряча далеко вглубь себя воспоминания о недавней яростной ревности. Иногда ей кажется, что Бог Войны слишком добр к ней, и краска стыда тотчас же заливает щеки. Касуга не может выговорить больше этого – но больше и не надо.
Во взгляде Кеншина светится сочувствие и легкое сожаление. Он умеет быть сострадательным.
- Если бы Кеншин не был Кеншином, а Касуга – Касугой – кто знает, - роняет он драгоценные слова, как слезы, - но в этой жизни нам не суждено быть вместе, - это не отговорка и не притворство, о чем шиноби прекрасно знает: и ее порой влечет прекрасное «если бы…».
С Касугой он может говорить обо всем, что лежит на сердце, но Уэсуги Кеншин редко дозволяет себе подобное.
- Маэда Кейджи похож на дикого жеребца, - задумчиво продолжает владетель Эчиго, незаметно успокаивая ее сомнения, - у него не может быть больше одного хозяина, а та, что приручила его когда-то, уже ушла из мира живых. Теперь он ветер, одинокий и неприкаянный.
- Поэтично, - прошептала шиноби, осмеливаясь поднять глаза на своего Лорда. Кеншин ожидал этого, прямо встречая ее взгляд.
- Возможно. Он любит считать себя просто человеком, - прохладные пальцы осторожно коснулись ее подбородка, мешая отвернуть в смущении лицо. Как невыносимо близко…
- потому столь же несчастен, как и любой из нас. Маэда Кейджи тебе не соперник, мой прекрасный клинок.
..Так близко, что можно увидеть отраженный в глазах Касуги мучительный вопрос.
- Почему, спрашиваешь ты, - словами ответил Кеншин на ее взгляд. – Ты навсегда останешься подле меня, дева Бишамонтена, тогда как Странник из Маэда обречен на вечные скитанья в поисках своего рассвета.
Чувства как бурливая волна, химе. Тебе никогда не усмирить пылающей страсти, но оттого так ярко сияет огонь твоей души. Как мотылька светильник, этот огонь манит озябшие сердца.
«Ты родился не в ту эпоху, Маэда Кейджи, - думает Уэсуги Кеншин, глядя на линию горизонта, - здесь не найти мира и спокойствия. И я скорблю за тебя, потому что ты не можешь».
7.
Ковер цветочный распластался дивно,
Но Путь к тебе теряется в цветах.
Но Путь к тебе теряется в цветах.
Дате-гун разбивала лагерь на ночь. С удовольствием помогая солдатам с мелкими поручениями, Кейджи то и дело незаметно оглядывался на Одноглазого Дракона, проверяя, чем тот занят. Для Странника не в новинку было чувствовать себя незваным гостем, но когда дело касалось Дате Масамуне, то сложно было определить собственное место. Незавершенный поединок давил на плечи тысячью догадок.
Кейджи просто обязан был увязаться за лордом Осю.
Ощущение цельности, завершенности, исходившее от него, заставляло Странника задуматься о собственных поисках. «Вот человек, который живет в гармонии с собой, - говорил весь вид Дате Масамуне, - он постиг священное состояние бездумия». По сравнению с ним, Путь, открывающийся перед внутренним взглядом Кейджи, казался темным и размытым.
Когда мое сердце успело так запутаться?
Маэда Кейджи подкараулил главу клана Дате у входа в его шатер.
- Опять за свое, мальчик для развлечений, - поприветствовал его Масамуне. – Уймись уже со своими идеалами любви и дружбы, и дай мне спокойно отдохнуть.
- Я не драться пришел! – обаятельно улыбнувшись, парировал Кейджи. – Не, Докуганрю, будь гостеприимнее. Сложный у тебя характер.
Масамуне резко повернул голову, смерив Странника из Маэды пронизывающим взглядом
- В том-то и дело, - сказал он наконец, оскалив зубы в жестокой гримасе, - что ты пришел сюда не драться. Я не вижу смысла тратить время на того, кто боится обнажить собственный меч. Возвращайся, когда решишь, чего на самом деле хочешь, актер бродячий.
Бросив последний насмешливый взгляд на застывшего от его слов Странника из Маэды, Масамуне скрылся в палатке.
Кейджи никогда не думал, что ему нужно будет по-настоящему бояться Дате Масамуне.
- Его называют Одноглазым Драконом, - тихо сказал он подошедшему Катакуре Кодзюро, глядя на закрывшийся за владетелем Осю полог шатра, - и они не правы. Твой господин ветер, северный ветер: так же безжалостно пронзает сердца и умы. Так опасен – ведь он говорит все как есть, без прикрас, – Кейджи невольно поежился от воображаемого холода, игнорируя встревоженное чириканье Юмекичи. – Ты-то это знаешь, верно?
- Идите погрейтесь у общего костра, Маэда-доно, - серьезно посоветовал ему Кодзюро. – Завтра выезжаем рано, - и потом после паузы, - Масамуне-сама плохо отзывается на дружеские подначки.
Так они и расстались на ночь.
- Что, ушел? – не оборачиваясь, спросил Масамуне у вошедшего.
Кодзюро незаметно покачал головой.
- Аната-сама, ваши уши, - предупредил он, мысленно вздыхая при виде двух настороженно стоящих торчком лисьих ушей. Миг – и все пропало, будто наваждение.
Масамуне коротко хмыкнул, снимая оставшийся доспех.
- Здорово кто-то с циркачом поигрался, - заметил он, с затаенным любопытством наблюдая за Кодзюро через плечо. – От всей его влюбленной тоски мне целую дорогу чихать хотелось.
Увидеться с тобой я так хочу
И сбросить платье, загасив свечу…
И сбросить платье, загасив свечу…
Этим вечером, вглядываясь в костер, Кейджи думал о том, что бы сказал Уэсуги Кеншин, если бы знал, что задумал Странник из Маэды насчет Оды Нобунага.
8.
В Аки пахло морем. Может быть, дело было отнюдь не в озорстве прибрежного ветра. Море было в песнях крестьян, усталых лицах рыбаков, возвращающихся домой вечером, в гордых изгибах стоящих в гавани кораблей. Здесь по углам не шептались с затаенным страхом о наступлении армии Короля Демонов, не обсуждали очередную пограничную стычку лорда Кеншина с лордом Такеда. Зато подобно кругам на воде распространялись по кабакам слухи об очередном пиратском рейде или тихие, скрытные жалобы о холодной гордыне правителя.
Внезапно дурные вести, с которыми ворвался в этот мирок Кейджи, показались ему совсем незначимыми. Наважденье прошло, как облачко в летний день.
- Овари далеко отсюда, - отстраненно проговорил Мори Мотонари, с завистью в глазах наблюдая за буйствовавшим на полнеба закатом. – Я не вижу особого смысла гоняться за смутными слухами.
- Для такого как Ода Нобунага и целый мир будет тесен, - страстно возразил ему Кейджи.
- Хм, - владетель Аки совсем отвернулся от собеседника. Золотисто-оранжевые закатные тона оживили его бледное лицо.
И Кейджи думал, что с Дате Масамуне было трудно?
Дурное предчувствие внезапно кольнуло сердце, заставив пальцы бессильно задрожать, и в душе образовалась пустота. Что-то привычное и незаменимое, поселившееся у него в воспоминаниях, на одно долгое мгновение будто перестало существовать. Стук глиняной кружки о лакированный поднос напомнил глухой звук выстрела.
Кеншин? Кеншин! … ... … Молчание.
Закат и рассвет никогда не встречаются. Почти мистическое переживание прошло, канув как тяжелый камень в воду. Все вернулось на круги своя.
«Еще не поздно, - твердил про себя Кейджи, гоня прочь закономерную тревогу, - пожалуйста, еще не поздно». Нет, не зря Бог Войны торопил его в путь.
Это было в восточном саду, когда персики, сливы алели: мы расстались, с тех пор ничего о тебе я не знаю. В порядке ли ты, Уэсуги Кеншин?
9.
Иногда Кейджи снилась Нене, такая, в которую он влюбился тогда с первого взгляда, а не разрубленная безжалостным ударом бессильная жертва. Она всегда приходила, когда ему это было особенно нужно.
Вот и сейчас они сидели в беседки на озере, и Нене натягивала струны на кото, время от времени извлекая ноту-другую. Кейджи чувствовал, что мелодия выйдет печальной.
- Как ты, Кейджи? – спросила она заботливо, и темные волосы красиво струились по расписанному лотосами кимоно. – Я знаю, что ты до сих пор вспоминаешь меня. Неужели никто так и не затмил мой образ в твоем сердце?
Кейджи аккуратно поймал одну бледную холодную руку в свои теплые.
- Нене, прекрати, - сказал он укоризненно, любуясь ее мягкой женской ладошкой. – Я тебя всегда буду помнить. Лучше сыграй что-нибудь, ладно? Мне очень нравится, как ты играешь.
Осторожно отняв руку, Нене рассмеялась.
- Смешной ты, Кейджи, - покачала она головой, скрывая выражение лица за водопадом волос. – Никто ничего забывать и не собирается. Но кто же влюбляется в воспоминание? Это ведь всего лишь воспоминание, не больше и не меньше.
- Осторожнее, - предупредил ее Странник полушутливо. – От твоей доброты я влюбляюсь еще сильнее.
«Боль в твоем сердце, Кейджи, подобна дурман-цветку. Выдерни его скорей, чтобы вновь вдохнуть полной грудью, - прошептало небо и озеро, и розовато-белые лотосы на кимоно Нене, и певучие струны кото. - Мне так нравилась когда-то твоя улыбка».
Колыбельная мелодия растворялась в прозрачном воздухе, убаюкивая призрачный сад.
10.
Луский шелк, словно яшмовый иней, сверкает,
Строки лунными знаками выведет кисть.
Вот такое письмо я пошлю с попугаем
В дом на Западном море, в ту грустную тишь.
Строки лунными знаками выведет кисть.
Вот такое письмо я пошлю с попугаем
В дом на Западном море, в ту грустную тишь.
- Последняя ночь на земле, братва, - хрипло прокричал Чосокабе Моточика, нетвердой рукой поднимая к звездам очередную бутылочку саке, - веселимся.
Собравшиеся вокруг костра моряки ответила на призыв вождя увлеченным воем. Кейджи тоже присоединился к общему веселью. Последние часы перед отъездом здесь, похоже, всегда оказывались непоседливыми. Нездорово улыбаясь, рядом плюхнулся Моточика, многозначительно поводя перед носом полной чаркой. Кейджи воспринял это, как намек, и поспешил отведать своей доли.
- Ну, что, Странник, как тебе у нас? – спросил Демон Сикоку, вольготно устраиваясь на траве и довольно рыгнул. – Не то, что в Аки, готов поспорить.
Кейджи свято верил в то, что это была провокация, но, если честно, сегодня ему было уже все равно.
- Провинция как провинция, - ответил он, беспечно помахивая рукой. – Красивые легенды. Рыбачки тоже ничего.
Моточика помотал головой, разгоняя подступающий дурман.
- Рыбачки везде ничего, - справедливо возразил он.
- Ну да, ну да, - добродушно согласился Кейджи, щурясь на огонь, - но легенды про Мурасаки-химе здесь не найдешь.
Моточика презрительно фыркнул, посмотрев на собутыльника уж как-то слишком кровожадно.
- Потому что она запрещена на Сикоку, - ответил он неожиданно трезвым голосом.
Странник из Маэда с удивлением обернулся к нему. Даже Юмекичи вылез из-под теплого ворота на плечо Кейджи, заинтересовавшись происходящим. Две пары заблестевших от любопытства глаз уставились прямо на Чосокабе Моточику.
Он уставился в ответ. Потом неожиданно чихнул.
- Не было никакой принцессы, - буркнул Демон Сикоку под раскатистый смех собеседника. – А Мори Мотонари с рождения бессердечный ублюдок. Посмотрел он на твою луноликую химе и сказал, что ничего не знает. Поэтому однажды, - закончил Моточика с яростью, - я собью с него всю эту спесь.
Вот только правда в том, что не с рождения.
- Пррравильно! – поддержал его Кейджи жизнерадостно. – Девушек уважать надо!
- За девушек! – провозгласили они хором и дружно осушили по чарке.
Напишу этих строчек коротких немного…
..Ходила по Аки одна присказка. Говорили, что еще в детстве сердце молодого правителя украла луноликая принцесса. Они расстались, пообещав друг другу встретиться вновь, но когда повзрослевшая Мурасаки-химе спешила на свидание к своему избраннику, на корабль напали пираты. С той самой поры новый глава клана Мори и переменился так сильно, будто и вправду сердце у него украли да так и не вернули.
Ныряльщицам-ама особенно нравилась эта легенда за особую смесь нежности и скорби, и часто по ночам можно было услышать, как они напевали:
Мой нефритовый лик оживить не сумеет весна,
За лазурным окном осыпается дождь лепестков,
Над притихшим чертогом висит одиноко луна.
Нет тебя предо мной,
Только память хранит.
Такими были они, русалки внутреннего моря, и неизбывная грусть сквозила в их темном взгляде.
- Повелитель, - обратился к главе клана Мори склонившийся в поклоне слуга, - вам послание.
Мотонари развернул свиток с письмом и побледнел от гнева после первой же строчки.
- Свернуть голову той птице, что это принесла, - прошипел он, комкая в руках ни в чем не повинную рисовую бумагу. – Немедленно!
Его свита незаметно вздрогнула от той жестокости, что прозвучала в словах Сына Солнца.
- Глубочайшие извинения, мой повелитель, - прошептал испуганный слуга, – но доставивший послание попугай уже улетел.
Рука владетеля Аки сама по себе потянулась к сайхаю.
Письмо гласило:
«
Где та собака, от которой
Ты защищал меня палкой?
Так и наша любовь
Прошла прежде,
Чем начаться.
Ты защищал меня палкой?
Так и наша любовь
Прошла прежде,
Чем начаться.
Привет от Мурасаки-химе, идиот».
- Маэда Кейджи! – трезвый как стеклышко и злой как три тысячи чертей Чосокабе Моточика с силой тряхнул Странника из Маэды за шиворот. – Куда ты дел моего попугая?
Кейджи беспомощно пожал плечами и невинно улыбнулся.
11.
Кейджи встретился с войсками дяди на полпути к Овари и неимоверно обрадовался.
- Тоши-нии, - сказал он просто, и после этого всего-то и оставалось, что крепко по-мужски обняться.
Мацу разняла их с лордом Тошие почти силой.
- В кои-то веки ты совершил стоящий поступок, - похвалила она Кейджи в своей ворчливой манере, - но все равно отменный лентяй.
Он только рассмеялся. Для него эта встреча была подарком богов.
- Так вы решились, - живо поинтересовался он, пристраиваясь прямо между ними. - Как? Когда?
- Ты оказался прав, - с сожалением покачал головой владетель Кага. Глаза у него были грустные. – Ода Нобунага строит свою империю на одних лишь крови и насилии. Я понял это после того, как он предал Микаву и Оми, и, как всегда, опоздал.
Мацу успокаивающе коснулась плеча мужа.
- Все хорошо, что хорошо кончается, так сказал бы я, - поспешил вставить Кейджи. – Главное, что ты здесь сейчас, Тоши-нии.
- А ты, Кейджи, - поменяла тему разговора Мацу, - нашел, что искал? Право, удирать из дома даже не попрощавшись толком! – она нахмурилась, угрожающе сложив руки на груди. – Где твое воспитание? Мне иногда кажется, что тебя вырастили медведи в диких горах.
Чтобы не выдать замешательства, он решил подыграть сестрице Мацу.
- Я что-то искал? – Кейджи дурашливым жестом потер затылок.
Его приемная тетушка только вздохнула удрученно и не стала продолжать разговор.
«Если ты странствуешь, то уж наверное, в поисках чего-то, так, Мацу-нее?» - мелькнуло в его голове. На море было хорошо, будто оно одним своим существованием отделило Кейджи от проблем и суеты большой земли. Однако пришла пора снова ступить на берег.
Его размышления прервало появление Сарутоби Саске.
- Маэда-доно, Кейджи-доно, леди Мацу, - коротко поприветствовал он собравшихся. – Ода Нобунага расположился в замке Адзути. Войска Восточного альянса уже выдвинулись на его осаду. Советую поспешить.
Оставив совещающихся Мацу и Тошие в покое, ниндзя поманил Маэда Кейджи за собой.
- Масамуне-доно просил передать: Бог Войны вполне смертен. Ты уже понял, чего хочешь, Странник из Маэда?
- При чем здесь Уэсуги Кеншин? – Кейджи почувствовал смутное раздражение. – Да. Передай Дате Масамуне, что мы встретимся на поле боя.
Шиноби пожал плечами. «Не думал же ты, что ваша маленькая связь останется тайной?» - казалось, говорило насмешливое выражение его лица.
- Ну, я пошел, - браво отсалютовав Страннику, Сарутоби Саске бесшумно скрылся в тенях.
Тоска свернулась желтизной листов…. Всегда говорил, что китайские премудрости до добра не доведут, Кеншин, Нене.
- Войска! Выдвигаемся немедленно!
Протяжно зазвучал сигнальный рог.
12.
Ты лотос, что красой меня пленит.
- ..Все спрашивают, нашел ли я, что хотел, в своих странствиях, а мне, если честно, все равно. Не нашел – но и не потерял. Просто понял, что жить стоит, - развалившись на знакомой веранде, Кейджи с наслаждением вслушивался в птичье чириканье, позволяя Юмекичи рыться в распущенных волосах. После лапок шаловливой обезьянки их без посторонней помощи точно будет не расчесать… но и пусть.
Отходящий после ранения Кеншин спокойно улыбнулся, делая очередной глоток из кружки с чаем, и прикрыл глаза от удовольствия. Бродяжнические байки гостя изрядно веселили его.
- Думаю, - сказал правитель Эчиго наконец, - без твоего собственного желания заставить тебя сделать что-либо практически невозможно, Кейджи, - легкое кимоно приоткрылось от движений Кеншина, обнажая полоски бинтов. Наступало лето.
- Вы как всегда меня смущаете, Кеншин-доно, - шутливо ответил Странник из Маэда, отмахиваясь от серьезного комментария.
«Действительно, зачем такая серьезность?» - подумал Кеншин, выпуская на волю тихий напевный смешок.
- Должно быть, мне нравится тебя смущать.
- После того, как ты ведешь себя с Касугой-чан, меня не удивляет подобное признание, - отпарировал Кейджи, пододвигаясь ближе, и потянул Кеншина за рукав, предлагая улечься, как он сам: так лучше было видно небо.
- Но знаешь, - продолжил Странник, так ничего и не добившись от владетеля Эчиго, - несмотря на это, я бы с удовольствием погостил здесь, пока твоя рана не заживет окончательно. Если, конечно, позволишь?
- Почему бы и нет? – неожиданно беспечно откликнулся Уэсуги Кеншин.
За некоторыми рассветами стоит возвращаться.